1926 г.р.
Личные воспоминания
Зимой 1939–1940 годов по радио очень много раз повторяли инсценировку поэмы М. Светлова «Двадцать лет спустя» и молодежь заразилась героизмом его стихов и песен.
«Нам в детях ходить надоело!
И я обращаюсь к стране:
«Выдай оружие смелым,
И в первую очередь — мне!»
Всю эту наладившуюся жизнь нарушила война. Мне тогда было 15 лет. Опустели скамейки у домов, не слышно стало песен и детских игр. Страна переходила на военный режим. Объявлена всеобщая мобилизация. Народ постоянно толпился у военкомата. Это мы наблюдали по дороге в школу. Сначала молодые, а затем и пожилые мужики уходили в армию, на фронт. Многие шли добровольцами. Наша радиоточка, черная круглая тарелка, была включена круглые сутки. С замиранием сердца слушали все мы, от мала до велика, неутешительные сводки с фронта, речи Сталина.
Постепенно исчезли продукты с прилавков магазинов, начались перебои с хлебом.
По всему левому берегу Волги копали противотанковые эскарпы, в оврагах на выходе к реке ставили надолбы из толстых бревен. До сих пор по берегу раны от этих работ еще не зарубцевались. Труд был адский. Стояли свирепые морозы и земля поддавалась только с лома. Для помощи на работы выходили старшие школьники и горожане. Работы прекратили только в середине декабря 1941 года, когда немцев погнали от Москвы.
В школе с 7-го класса ввели военный всеобуч. Ребята изучали оружие, в мае отшагали строем, а в июне прошли курсы снайперов. Девчат учили санитарному делу. Именно на этих занятиях мы сталкивались с офицерами военкомата и начали зондировать почву, как побыстрее угодить в армию. Нам, четверке закадычных друзей, Саше Родионову, Модесту Берсеневу, Вале Рублеву и мне не терпелось. Валю мы считали малолеткой, он на год моложе, и троица тайком, взяв адрес в военкомате, направила заявления в Омское артиллеристское училище. Первому вызов пришел мне. Мама его перехватила и немедленно известила других родителей. Они проделали такую же операцию через знакомых почтальонов. Нам конечно ничего не сказали. Я узнал об этом только после войны.
Весной 1942 года вся наша семья взялась за лопаты, за копку огорода. В ущерб другим культурам, расширили посадки картофеля и капусты. Начали выращивать табак. Готовить из него самосад стало обязанностью Юры, ему уже было 9 лет и рубить в корыте табак он мог. Самосад хорошо шел на рынке и давал деньги на хлеб. Хлеб резко подорожал — 150, а потом и 300 рублей за буханку. Это почти ползарплаты рабочего. По карточкам, как иждивенцы, получали по 400 грамм на душу. На семью — буханка в 2 кг с добавкой — на день.
Недалеко от нас, около кирпичного завода, располагался сеноприемный пункт. Фронт требовал сена и колхозы получили дополнительное задание на его сдачу. В сенокос у пункта выстраивались километровые очереди возов с сеном. Там требовались рабочие и в июле я пошел туда работать. Кроме зарплаты каждую неделю выдавали 3 кг муки. Принимали и укладывали сено с возов в большие скирды, а потом прессовали на механическом прессе и вязали в кипы. Работали в основном молодые девушки и женщины. Единственный пожилой мужчина обслуживал пресс и двигатель. Нас, троих парней, ставили относить кипы. Работа не простая. Кипы укладывали под навес рядами по 15–16 рядов в высоту. Каждая весит 25–30 кг. Пошагаешь с такой штучкой на плече до 16 ряда как по лестнице, целый день с 8 до 18 часов, домой едва доплетешься. Выпьешь кринку молока и спать. Когда втянулся — полегчало, успевал помогать дома.
В этот год картошка хорошо отблагодарила наши труды, накопали 65 мешков, в погребе места не хватило, заполнили подполье под столовой. Нарубили и заквасили много капусты. У мамы довольный вид — теперь прозимуем безбедно, хватит на еду и на рынок. И сена для коровы запасли полностью.
На сенопункте к середине сентября все навесы заполнили прессованным сеном и нас отправили в колхоз теребить лен. Это оказалось тяжелее, чем кипы таскать. Норма — 5 соток. Женщины легко справлялись, а нам в тягость. Из-за этого здесь в колхозе приобрел вредную привычку — начал курить.
С 1-го октября возобновились занятия в школе. На сенопункте получил расчет и премию: 10 кг муки. А за все время, кроме небольшой суммы денег, я заработал мешок муки.
Начиная с 1942 года резко обострилась проблема топлива. В суровую зиму в две печки и подтопок уходила уйма дров. Старые запасы быстро иссякли. Подобное положение было и в других семьях. Потянулись по дороге на деревню Глотово цепочки людей с санками, а летом — с тачками за два–три километра в лес за дровами. Пришлось впрягаться и нам. Дровяная проблема мучила всех до конца войны не меньше, чем хлебная.
Если не считать частых поездок в лес, можно сказать, что зима 1943 года прошла для семьи спокойно. Мама на дому вязала теплые вещи, шила рукавицы для армии. Все дети хорошо успевали в школе. Лида начала читать и писать. Питались скромно, но в достатке. Беспокоили бомбежки. Но город они не захватывали. Бомбили нефтеперегонный завод им. Менделеева в 7 км от Тутаева. Он много раз горел.
Весной опять по полной программе вскопали и засеяли огород. Меня приняли в комсомол. Сдав экзамены за 8-ой класс, мы втроем, Модест Бересенев, Александр Родионов и я, получили в райкоме комсомола путевки добровольцев на флот.
«Шумок» по этому поводу в семье конечно был. Но мама стойко перенесла удар. Сказала: «Иди сынок, все равно армии и фронта не миновать». Положив в фибровый чемоданчик вещи для личного обихода, немного еды и мешочек самосада, в пять часов утра 20 июня 1943 года отправился Александр Байков из-под маминого крыла в неведомое.